Война Львов[СИ] - Борис Сапожников

— Так вот в чём причина вашей ненависти к этому рыцарю, — кивнул Диомель. — Готовьтесь к бою, — посоветовал он королеве, надевая шлем и поднимая забрало. — Отец скоро прибудет мстить за сына.

— Выступаем, — приказала королева. — Мы сотрём Руана в порошок у стен его замка.

— Это несколько опрометчиво с вашей стороны, — покачал головой Диомель. — Нам проще подготовиться здесь к встрече, чем атаковать с марша. Так мы лишь умножим наши потери.

— Если хотите, — ледяным тоном осадила его Елизавета, — можете оставаться здесь. Я же ударю по Руану прежде, чем к битве подготовится он.

— Всегда считал, что женщин к войне нельзя подпускать и на баллистный выстрел, — буркнул Диомель, делая своим людям знак двигаться вперёд, за королевой Елизаветой.

Последняя решила пропустить его комментарий мимо ушей.

Тор-Руан стоит на небольшом холме и как всякий замок окружён широким поясом выжженной земли, очищаемой от любой зелени от кустарников до самой маленькой траки. Именно там, на этом поясе и состоялась битва между Руаном с гостившими у него дворянами и наёмниками королевы Страндара, ведомыми флегматичным графом Диомелем и пышущим жаждой мщения Аредином.

— Мы разделимся на две части, — сказал перед самым началом сражения Диомель Вольфгеру, — и когда Руан ударит по вам, в центр, атакуем его с обоих флангов, зажмём в клещи. Так что тут всё зависит от тебя, Вольф, выдержишь?

— Не впервой, — усмехнулся мейсенец. Оба были старыми вояками и уважали друг друга, понимая с полуслова. — Сдюжим, граф!

— Ты уж постарайся, Волчара, — поддел коллегу наёмника Николас Кьонти, — а то нас эти груды железа просто растопчут своими зверюгами.

— Прогресс, — рассмеялся мейсенец, — огнестрельное оружие, куда там! Что бы вы делали без наших мечей?!

Николас бодро усмехнулся в ответ, глядя на громаду руанской конницы с грохотом и звоном несущуюся на них со склона небольшого холма, на котором стоял замок. От неё салентинцев отделяла кажущийся таким тонким строй мейсенской пехоты. Однако показывать свой страх, охватывавший его перед каждым боем, Николас вскинул руку с палашом, прочистил горло и рявкнул:

— Товсь!

Грохочут копыта могучих рыцарских коней, земля дрожит под ногами, поблёскивают в тусклом свете солнца, едва пробивающегося сквозь тяжёлые тучи, "жала" длинных копий. Николас нервно сглотнул, покосившись на руку с палашом — не дрожит ли предательски? — нет, выучка многих лет суровой наёмничьей жизни не даёт ей дрожать. Ждать, ждать, ждать. Как бы не было страшно, как бы не хотелось прямо сейчас скомандовать "пли!". Выдержка, выдержка и ещё раз выдержка. Спасуешь, сорвёшься — и всё, никто не уйдёт живым от этого железного вала. Мейсенцы не продержатся и минуты против разогнавшихся рыцарей. Его стрелков разметают по полю. Фиариец сделал ставку на него и он не должен его подвести, хотя в ином случае его всё равно ждёт смерть. Ближе, ближе, ещё ближе…

— Цельсь!

В ответ — слитный звон и стук винтовок, щелчки затворов. Ещё немного. Ещё секунда. И…

— Пли!!!

Грохот, звон, визг взбесившихся от боли и шума лошадей, крики раненных, — обычная симфония сражения. Николас Кьонти вздохнул с облегчением, предбоевое напряжение кончилось, началась лихорадка самого боя.

Берри получил три пулевых ранения, однако сумел удержаться в седле и первым обрушил свою секиру на шлем мейсенца, располовинив того до самого живота. Руану повезло несколько меньше. Он успел поднять коня на дыбы перед самым залпом и тот получил свинец, предназначенный Золотому льву. Но не весь. Пуля застряла в левом плече Александра — рука повисла плетью. Он всё же вовремя вырвал ноги из стремян, в первый момент даже не почувствовав боли от ранения, и ринулся на врага, отбросив бесполезное копьё и выхватив меч.

Сразу после залпа из туманного марева, как нельзя кстати сгустившегося вокруг Тор-Руана, вылетели фиарийцы во главе с графом Диомелем. В отличии от королевы, что естественно, и Эдмунда Аредина он всегда лично участвовал в сражениях, хотя военноначальник его ранга мог бы и не делать этого.

Бой у стен Тор-Фарроу превратился в избиение. И длилось оно не так и долго.

Александр Руан Золотой лев, последний потомок рода Фолксов, рубился до последней минуты жизни, встав спиной к спине с Могучим стариком Берри. Мейсенцы и фиарийцы отлетали от них, падали под мечом Руанов и секирой Берри, точная копия которой украшает их родовой герб, никто не мог сравниться с ними в искусстве фехтования, а салентинцы опасались стрелять в такой тесноте. Но затяжного боя старик граф выдержать не мог, да ещё и с тремя пулевыми ранениями. Он упал на колено, куда угодил клинок особенно удачливого фиарийца, попытался закрыться широким лезвием секиры, но по шлему его снова рубанул всё тот же фиариец. Берри рухнул.

Фиариец переступил через него, замахнулся на Руана, но тот каким-то образом заметил движение за спиной (он дрался без шлема) и ударил первым. Меч раскроил череп врага. И тут же в спину ему врезалось лезвие мейсенского топора. Не спасла ни добротная кираса, ни кольчуга двойного плетения. Наёмник с мерзким чавканьем вырвал топор из спины Золотого льва и опустил его ему не плечо. Руан рухнул на колени. Свет в глазах померк, осталась только пульсирующая боль.

— Ваше величество, — обратился к королеве Диомель, — Руан повержен, его войско разбито, большая часть союзников — мертвы. Граф Берри без сознания, тяжело ранен. Замок никто не охраняет.

— В подземелье его, — распорядилась Елизавета, — в отдельную камеру. Утром казним всех пленённых союзников узурпатора. Голову Руана отрезать и приколотить над воротами замка. Наденьте на неё корону из соломы, такая лучше всего подходит узурпатору.

— Вы жестокая женщина, — покачал головой Диомель. — Мне даже не очень хочется говорить вам о том, что старший сын Руана жив.

— Он в наших руках? — удивилась королева.

— Его оглушили и приняли за мёртвого, — ответил фиариец, — однако позже выяснилось, что он жив, хоть и ранен.

— Поместите его туда же, куда и Берри, — бросила королева с мстительной жестокостью. — Туда же бросьте и тело Руана.

Холод и промозглость заставляли раны, полученные при разгроме патруля, болеть всё сильнее и сильнее. Старый граф давно потерял сознание и лишь тихо стонал, вытянувшись на соломе, брошенной тюремщиками на пол темницы. Сам Томас граф Флиер довольствовался ледяным полом. Он старался глядеть в потолок, в противном случае взгляд натыкался на обезглавленное тело отца или на старика Берри, которого назвать могучим теперь язык не повернулся бы.